Проза

 Маленький мудрец

Мудрецы тоже бывают маленькими. Нет, не в смысле низкого роста, а именно маленькими – детьми. Каким бы странным это ни казалось, но да – они такие же люди, как и мы, и у них тоже было детство. И если лет эдак в восемь-десять какого-никакого мудреца, может, и можно уже распознать в ребёнке, то когда ему всего лишь год или два от роду – ничего такого разглядеть невозможно. И живёт такой вот ребёнок, растёт, а никто вокруг и не знает, каким невероятно умным он станет. Потом уже и не ребёнок, а юноша, но и тогда далеко не всегда явно видна мудрость в нём. А потом идут годы и вдруг раз! – и все уже знают, что живёт с ними рядом мудрец. А как происходит такое чудо – это загадка. Наверное, мудрецы очень-очень много думают сначала, а потом уж мысли их выползают из головы, где уже не умещаются, и тогда уже облачают их в одежды мудрости (эта очень умная мысль, конечно, не моя, я услышал её от одного мудреца).  А может, и не так всё на самом деле. Может, и совсем по-другому, да только не о том сказка.

А о чём эта сказка? Она, конечно, о мудреце. Но, наверное, самые сообразительные и наблюдательные об этом догадались, ещё читая название сказки. А ещё эта сказка о кузнеце. А вообще… давайте я лучше просто расскажу вам эту сказку.

Итак, жил-был один мудрец. Давно, наверное, жил, а может, и не очень давно. Но что жил – это точно. Родился мудрец в маленькой деревушке у леса, в такой вот совсем обычной деревушке, каких много вокруг. Потом она, конечно, перестала быть обычной, когда обнаружилось, что в ней живёт мудрец, но это случилось спустя много лет, а тогда деревня совсем ничем не выделялась среди себе подобных. Вообще даже как-то немного обидно за сказку: мудрецам полагается рождаться и жить во дворцах, в просторных домах белого камня, в резных теремах… ну уж хотя бы в пещерах или на высоких горах. Но не в деревнях же. Но раз уж случилось так, то тут выбор невелик: или правду рассказывать, или переврать всю сказку. Давайте уж правду, и пусть деревня останется деревней.

Наверное, здесь нужно было бы уточнить, что родился мудрец, конечно же, в семье мудрецов. И отец его был мудрецом, да и дед никем другим, кроме как мудрецом, быть тоже не мог. Наверное, нужно было бы. Но тут вот ведь какое дело: мы договорились с вами, что сказка должна быть правдивой. А раз так, снова придётся говорить правду. А правда такова: не был ни дед этого будущего мудреца мудрецом, ни отец. Трудно, конечно, представить такое, но так уж случилось. А кем же тогда был отец мудреца? А был он простым… нет, не мог он быть простым, раз у него сын мудрецом вырос… словом, был он кузнецом.

Вот так сказка, скажете вы. В семье кузнеца родился мудрец. Но, может, тогда мать мудреца была мудрой женщиной, полной знаний и откровений? Всё может быть, но мы этого уже не узнаем – умерла бедняжка родами. Так что была ли она мудрой или нет, но получал свои познания по жизни мудрец уже без неё. Грустно, не спорю, но опять же – против правды не пойдёшь.

Когда рождается сын у кузнеца, то угадайте-ка, кем он почти всегда становится? Вы, конечно, не ошибётесь, если ответите, что кузнецом. В общем-то, и в этот раз всё должно было случиться как обычно: родился в маленькой деревушке сын у кузнеца, вырос и стал кузнецом. Но не случилось.

Рос будущий мудрец, а как тогда казалось, будущий кузнец, в совсем маленькой семье: он да отец. Были ли у него бабушки и дедушки – то мне неведомо. Может, и были, а может, уже и не было их на этом свете, да только не было их в его жизни – вот что важно. Так что кроме отца был у мальчика только пёс Серый. Был он, что удивительно, чёрным. Наверное, у кузнеца просто было особенное чувство юмора.

Как растёт маленький кузнец? Ну, конечно, сначала как все маленькие дети – в люльке да в кроватке, но вот потом уже кузница открывает ему свои двери. А где ещё ему проводить время, да ещё и если матери нет в доме? А новой женой кузнец не обзавёлся. Почему – придумывать не буду. Может, не нашёл, а может, и не искал. Может, ему и одной было довольно. Может, для него одного она и не умирала. Так что когда отец почти всегда в кузнице, то и сын там, подрастая, всё больше и больше времени проводит. В кузнице он наблюдает за тем, как отец работает, в кузнице он находит себе игрушки, а потом уже и сам помогает в работе, обучаясь этом древнему ремеслу.

И всё так и было… так, да не так. Странным каким-то рос мальчик, вроде и кузнецом, а вроде и нет. Нет, он, конечно, внимательно слушал отца, внимательно наблюдал за тем, как сильные руки работают с железом, и сам уже начинал помогать в работе… но как-то неправильно он всё это делал. Нет, не так, не неправильно, а по-иному. Вот слушает он, слушает, как лошадь нужно подковывать, а сам как будто в облаках витает. Нет, если спросить его что-то из того, о чём ему рассказывал, он ответит, и правильно ответит, но как-то так ответит, что понимаешь: совсем ему это и не важно. Зато тут же спросит, отчего у лошади четыре ноги, а не две, как у людей, да почему у неё грива такая, и отчего молчит она, если у неё глаза такие умные. Кузнец поначалу думал, что это у сына просто возраст такой, когда ему всё интересно, и отвечал на каждый вопрос. Но годы шли, а вопросов меньше не становилось – их было всё больше и больше. Но кузнец не злился на мальчика, а продолжал ему отвечать, хотя на многие вопросы ответов уже и не знал. Но когда не знал, он честно в этом признавался и давал такой ответ, который ему казался наиболее разумным. И никогда кузнец не злился на мальчика, а только удивлялся ему. Почему не злился? Может, любил он его очень, может, сам радовался возможности побольше поговорить с сыном, а может, и сам уже потом узнавал немало нового из разговоров с ним – то мне неизвестно. Но только думается мне, что всё сразу.  

А удивляться было чему в маленьком кузнеце-мудреце. Всё он знал, всё понимал, и о любом инструменте мог рассказать потом уже не меньше самого кузнеца, а вот не давался инструмент ему в руки. Возьмёт щипцы – себе же на ногу и уронит. Принесёт дров – о них же и споткнётся. А угли если ворошить начнёт – обязательно себе брови спалит. Не бросает работу, нет, и не жалуется. Только всё бормочет себе что-то под нос, да видно, что думает, думает, думает… ну, когда с отцом не говорит да вопросов ему не задаёт. А потом кузнец и вовсе заметил, что сынок уже не только с собой разговаривает, но нашёл себе друга и собеседника по душе – пса Серого. Того, который чёрный. Сидят они на крыльце вдвоём, и сын всё что-то втолковывает псу, объясняет, а тот мирно так посапывает, привалившись к ноге мальчика большой лобастой головой. Ничего не отвечает, конечно, но иногда поднимает голову и внимательно так смотрит на маленького друга – поддерживает беседу, значит, чтобы тот понимал, что не в пустоту говорит.

А вот друзей у будущего мудреца как-то не нашлось в деревне. Странный он какой-то был для всех да непонятный. Вроде и не прочь поиграть да побегать с соседской ребятнёй, да всё не ладятся игры – то скажет что невпопад, то на небо засмотрится и ничего перед собой не видит, а то умничать начнёт или вопросы неудобные задавать. Так как-то и растерял всех своих друзей по играм, а по разговорам и не нашёл – только отец и стал его другом. Вздыхал, правда, иногда, когда сын не видел, да головой качал, но ничего ему не говорил. Ну нет друзей и ладно, главное, что не дурным мальчик рос, не злым и не подлым. А что не такой немного, как все… ну что ж, может, и жена у кузнеца была немного не такая, как все, а может, и он сам – иначе как бы не устал он отвечать на бесконечные сыновьи вопросы да разговоры обо всём на свете с ним водить? Ну не такой и пусть, зато свой, родной.

А потом как-то так сразу, ну или почти сразу, подрос мальчик, умер Серый, а у кузнеца закончились ответы на вопросы сына. Ответы закончились, а вопросы – нет. Вышел как-то ночью на крыльцо кузнец, сел, протянул по привычке руку погладить Серого, а его-то и нет. Вздохнул глубоко и задумался. Вспоминал жизнь свою, думал и вздыхал. И думал он, что сын его – один на белом свете, и нет у него никого, кроме отца, но есть кузница, которую унаследует он, когда вырастет совсем, а отец состарится и умрёт. Кузница есть, а любви к делу нет. И любви нет, и интереса. А какой кузнец без любви к железу, к молоту, к жару? Станет сын кузнецом, куда же ему деваться ещё, ведь больше ничего и не умеет и не знает ничего в этой жизни. Станет кузнецом, да только станет разве счастливым?

А кузнец очень любил сына. Потому и думал дальше: был мой отец кузнецом, и отец отца моего кузнецом, и сам я кузнец, и все мы были благодарны судьбе за этот выбор, который был сделан за нас. И когда родился у меня сын, не было у него другого выбора, кроме как унаследовать мою кузницу и ковать всю жизнь. Но сын мой не такой, как я, не такой, как отец мой и отец отца моего. Но хуже ли он нас оттого, что не мило ему ремесло наше? Нет, не хуже. Но тогда он и счастья заслуживает не меньше, чем мы…

      И думал ещё кузнец: никого нет у сына моего, кроме меня, и некому ему помочь счастье в этой жизни обрести. Слушается меня сын, и не бросит дело наше никогда, но и себя при этом потеряет. И что же делать мне? Наверное, собираться нужно в дорогу и ехать к мудрецу на высокую гору, чтобы совета у него спросить…

А за стеной лежал и не маленький уже, и совсем ещё не большой то ли кузнец, то ли мудрец – уже и не разобрать, и слушал, как тяжко вздыхает отец, и сам потихоньку вздыхал. И считал он, что знает, о чём думает отец: о том, что плохим кузнецом будет он, о том, что не такой он, как все, а ещё о том, что отец его любит и никогда ему такого не скажет. И решил мальчик, что бросит он мысли свои, мечты свои и раздумья, вопросы свои оставит и будет изо всех сил стараться стать таким же кузнецом, как его отец.

Не уходил кузнец с крыльца и собирать вещи в дорогу не шёл, а всё так же сидел и думал. И думал он так: а зачем мне мудрец и его советы? Разве мудрец любит моего сына? Разве мудрец знает его? Нет, это я люблю своего сына и знаю его. И что сделать могу я для сына своего? Только свободу ему дать, голове его и мыслям его. И будет он как мудрец на горе…

Тут кузнец вскочил и стал ходить взад и вперёд по крыльцу. Мудрец! Вот кем может стать мальчик, ведь он такой умный…а его вопросы… а его странности, и мечтания, и фантазии… Отпустить его в мир, и у него всё получится, знания получит, и плевать, что скажут про него и про меня люди и что будет с кузницей, когда меня немощь одолеет. И пусть далеко сын будет, а только счастлив будет и он, и я за него.

Мальчик вздохнул тяжело и уснул, а кузнец улыбнулся, глядя на начинающийся рассвет, и тихонько зашёл в дом, чтобы не будить сына.

Стал ли мудрец мудрецом? Стал, конечно, иначе бы сказка так не называлась. А как стал? А что сказали соседи, когда узнали, что решил сын кузнеца стать мудрецом? А разве важно это всё? Может, и важно, конечно, но не для нашей сказки. А важно для нашей сказки совсем другое: в любой семье может родиться мудрец, и в любом месте, вот только должна у него быть возможность стать мудрецом. И ещё: иногда кузнец умнее любого мудреца, потому что именно он знает и любит своего сына.

И всё же остаётся один вопрос: а вернулся ли сын в деревню, когда стал мудрецом? Конечно, да. Приезжал и уезжал, странствовал по миру и многое видел, но всегда возвращался к отцу. Ведь он любил своего отца не меньше, чем тот его.

© Denis Meshcherskiy 2018

---------------------------------------------------------------------------------

Кузнец, яма и мудрец

Кузнец куёт в кузнице. На то она и кузница, чтобы кузнецу в ней ковать. Что делать кузнецу без кузницы? И не кузнец он без неё вовсе.

А мудрец – он везде мудрец. Куда бы ни пошёл, где бы ни оказался – мудрость его всегда с ним. Оттого и бродят мудрецы по земле, как неприкаянные – всё знания новые ищут да мудрость свою умножают.

Но вот случилось так, что именно в этот день кузнец был не в кузнице. Ну, раз не в кузнице, так, наверное, дома? Нет, не дома. Ах да, наверное, в гостях? Нет, не в гостях. Может, зашёл выпить кружку пива пенистого после дня тяжёлого в корчму? Да нет же, и в корчме нет кузнеца. А где же…да вот он, кузнец, по дороге идёт.

Куда идёт кузнец и зачем? А зачем нам это знать? Для сказки нам достаточно знать одно: ушёл кузнец далеко от своей кузницы и идёт куда-то по дороге. Ну как по дороге…по дорожке. А если уж быть честным, по тропинке. Но тропинка ведь тоже дорога, правда? Вот и пусть идёт кузнец по дороге. А мы за ним посмотрим.

Вообще кузнецу не нравится далеко от кузницы своей уходить. Неуютно ему так вот, вдали от неё. И жара нет, и привычной тяжести в руках, и мысли разные вдруг одолевают. Оно, конечно, и в работе думается о чём-то, но то привычные мысли, а здесь, на просторе, совсем другие.

Особенно одна мысль накинулась на кузнеца вдруг, как волк голодный, только-только из леса: что бы он делал и кем был бы по жизни, если бы не стал кузнецом. Мысль, достойная мудреца. Но мудрец-то привычный к таким мыслям, а вот кузнец – нет. И так задумался кузнец, так глубоко, что и под ноги себе забыл смотреть. Всё думает и всё никак не может придумать: кем бы он мог стать, если бы не был кузнецом?

Уж и стемнело, а всё идёт кузнец, и думы его всё тяжелее и тяжелее. И выходит у него, что никем бы он и не мог другим стать. Ну не видит себя кузнец никем, кроме как кузнецом. А хорошо это или плохо? Это он такой хороший кузнец, что вся его жизнь с кузницей крепко-накрепко связана, или такой никчёмный человек, что ничего другого и не умеет?

Уж и ночь наступила, а он всё идёт и думает. Думал-думал кузнец и в яму упал. Вредно думать много ночью, когда идёшь по дороге и под ноги не смотришь. Много будешь думать – рано или поздно упадёшь. Вот она яма, и вот в ней кузнец.

А яма-то глубокая попалась. Пробовал кузнец как-то зацепиться за стенки, подтянуться – да всё без толку, осыпается земля и всё тут. Не только глубокая яма оказалась, но ещё и коварная.

Сел кузнец на дно ямы и задумался. Только теперь уже не о том, мог бы он не быть кузнецом или нет, а о том, как выбраться ему из ямы. Вообще падение в яму быстро разрешило его загадку такой вот мудрой отгадкой: мог бы или нет – какая разница, тут бы живым остаться. Вообще падать в яму иногда полезно.

Может, оно и полезно, но ответа как на прошлый вопрос не было у кузнеца, так и на новый теперь нет. Покричал, конечно, но никто ему не ответил. Филин, правда, ухнул в ответ, но кузнец здраво рассудил, что филин его из ямы вряд ли вытащит. И как-то так грустно стало кузнецу…

Наверное, грусть бывает лёгкая, приятная, ещё какая-нибудь там хорошая достаточно грусть, но не в этом случае. Посидел кузнец, достал свои припасы, перекусил немного – вдруг так думаться лучше будет? Лучше не думалось. Покрикивает иногда, ну мало ли, какой ещё заблудший кузнец поблизости появится. Иногда ему филин отвечает. Филину хорошо, он в яме не сидит, думает кузнец. Кузнецу хорошо, он в уютной ямке сидит, думает филин.

Но не оставлять же их вдвоём навечно, правда ведь? Иначе что же это за сказка такая. Тем более, она ведь и называется “Кузнец, яма и мудрец”, как бы намекая нам на то, что рано или поздно должен появиться ещё и мудрец. Странно, что филин в название сказки не попал, но мы надеемся, что он не обидится.

А вот и мудрец. Идёт по дороге. По той же самой. А зачем идёт и куда? Ну, послушайте, если уж мы про кузнеца этого не знаем, то уж тем более и про мудреца не будем пытаться узнать. Кто знает, зачем и куда они ходят? Наверное, зачем-то им это надо. Но так уж это мудро, что не нам об этом думать. Потому что если много думать, можно что сделать? Правильно, в яму упасть.

Мудрец, конечно, тоже шёл не просто так, он тоже думал. Только не о том, мог бы он стать кем-то другим, а не мудрецом. Мудрецы, что интересно, таким вопросом не задаются, в отличие от некоторых кузнецов. Они вот как-то твёрдо знают, что должны быть только мудрецами, и всё тут. А вопросами они задаются всякими разными, конечно, но другими.

И что же вы думаете? Упал мудрец в яму? Нет, не упал. То ли обучен он так хорошо был думать много, что сумел яму обнаружить до падения в неё, то ли кузнец как раз в очередной раз крикнул в темноту, только остановился мудрец у самой ямы. Сперва он, конечно, насколько позволяло зрение, рассчитал (примерно) диаметр ямы и определил (предположительно) причину её появления, а потом уж заглянул внутрь.

Ну и что, что обычно мудрецов спасают из ям, а не кузнецов? Это вообще очень необычная сказка, разве вы ещё не заметили?

– Уважаемый, вы упали в яму? – поинтересовался мудрец у смутной тёмной тени на дне ямы.

На языке у кузнеца завертелось сразу множество ответов, и ни одного приличного, но он при этом так обрадовался неожиданному путнику, что проглотил их все, просто ответив “да”.

– Так я и подумал, – пробормотал мудрец, – вы, наверное, хотите, чтобы я помог вам выбраться наружу?

Кузнец, конечно, не мог знать, что странником оказался мудрец, но уже начал это подозревать. Потому, сдерживая себя, угукнул наподобие филина.

– Я сразу так решил, когда увидел вас, – закивал мудрец, – и, конечно, оказался прав.

Кузнец не стал даже угукать на этот раз.

– А как вы хотите, чтобы я помог вам? – поинтересовался мудрец.

– Вам оттуда виднее, – очень вежливо ответил кузнец. Вообще нахождение в яме положительно влияет на манеры человека, когда он разговаривает с тем, кто его может вытащить.

– Хм, спасибо за доверие, – разгладил бороду мудрец, – так, что же мы имеем…

Затем кузнец всё-таки был вынужден признать для себя, что хотя мудрец и находится сверху ямы, но оттуда ему отчего-то совсем и не виднее. Кузнецом были последовательно отвергнуты смелые планы мудреца: спуститься в яму и подсадить кузнеца (выяснилось, что кузнец в два раза тяжелее мудреца), спуститься в яму, чтоб кузнец подсадил мудреца (они сейчас и так в таком же положении, едко заметил кузнец), построить катапульту, спустить её вниз и выстрелить из неё кузнецом (кузнец нервно засмеялся в ответ), сидеть тут и обоим звать на помощь (тут филин вместе с кузнецом засмеялись вместе), поохотиться на диких быков, чтобы из их кишок сделать много воздушных шариков, с помощью которых кузнец взлетит над ямой (тут вежливость, надо сказать, изменила кузнецу), засыпать яму землёй, чтобы кузнец сам из неё выбрался потом (в ответ на вопрос кузнеца, чем мудрец будет копать землю, тот неуверенно предложил делать это ладонями; смеялся уже только филин).

Потом мудрец на пару мгновений замолчал, и кузнецу наконец удалось предложить свой вариант.

– Скинуть к вам толстую и длинную ветку, чтобы вы выбрались? И даже не пробовать тащить вас, чтобы не упасть вслед за вами? – заинтересовался мудрец, – несколько тривиально, конечно, но тем не менее, тем не менее…

– Да-да, – ласково, как ребёнку, ответил кузнец.

Мудрец, загоревшись новой идеей, тут же убежал в лес. Правда, через некоторое время вернулся и спросил у кузнеца, извинившись за отсутствие практического опыта в подобных делах, какая именно ветка нужна, от какого дерева. Кузнец ответил ему, что от любого, только побольше. Поблагодарив его за такой мудрый ответ, дальше уже мудрец возвращался к яме каждые четверть часа, чтобы узнать: какого именно размера нужна ветка; как её сломать; как при этом сделать так, чтобы ветка не упала тебе на голову; как лучше её тащить к яме; как же всё-таки сломать ветку, если она такая большая; а насколько поменьше тогда можно; и так далее.

Уже под утро мудрец, едва передвигая ногами, брёл из леса с пятью или шестью разными ветками разных пород деревьев, разного размера и отломанных разными способами. Охрипший кузнец что-то сипел из ямы. Наверное, в нетерпении.

Почти дойдя до ямы, мудрец упал вместе со своими ветками и к краю ямы уже полз. Не приучены мудрецы к таким тяжёлым физическим нагрузкам. Мешают эти нагрузки много думать, вот ведь в чём дело.

– Скажите, уважаемый, а как вы предпочитаете, чтобы я спустил к вам эти ветки? Их нужно резко кидать вниз, или скорее медленно спускать через край, или же… – увидев в сером предрассветном свете, что лицо кузнеца стало напоминать брусок железа, который только что достали из огня, а руками он изображает то ли жаркие объятия, то ли не менее жаркое удушение, мудрец осёкся.

– Думаю, тут я смогу справиться сам, если хорошенько подумать, –смущённо пробормотал он, отползая от ямы, чтобы не видеть красного кузнеца, – трение тут, в принципе, достаточно сильное…

Мудрец честно попытался всё обдумать сам, и это ему почти уже удалось, да только вот не приучены мудрецы, как мы уже говорили, к таким нагрузкам. Да свежий лесной воздух, да мягкая трава…в общем, уснул мудрец. Да так крепко уснул, как с детства не спал.

Где-то от смеха упал с дерева филин.

А кузнец…ну а что кузнец. Говорить он уже не мог, тем более – кричать. Уже и так накричался вдоволь, сначала зовя на помощь, а потом от…хм…радости от того, что наконец-то явился тот, кто его спасёт. Просто вопросов многовато было у спасителя. Так вот, говорить уже не мог, а злиться мог. Очень даже мог и очень даже злился. А ведь какой хороший человек, казалось бы, мудрец: и мимо не прошёл, и помочь не отказался, и очень даже активно занялся этой самой помощью…так что же его так задушить-то хочется?!

Злость – страшная вещь. Бывает так, что человек злится и ничего сделать не может. И из рук у него всё валится, и дело не ладится…но бывает так, что всё совсем наоборот. Час спал мудрец, другой спал, а кузнец всё больше походил на закрытую бутыль с брагой: ещё чуть-чуть, и взлетит голова, как пробка, вылетит из ямы и вцепится зубами в мудреца. И как-то так вот подошла у него эта брага хорошо, что он сам взял и вылетел из ямы. Как так?! Да вот так: то ли ногами так быстро перебирал, кинувшись на стенку ямы, то ли руками так сильно за землю хватался, что она осыпаться не успевала. А вообще это сказка, и неважно, как именно, главное – выбрался из ямы кузнец. Выбрался и стоит на краю, дышит, как меха в кузнице. Дышит и смотрит на мудреца. А мудрец сладко так спит, как младенец, весь в грязи и земле перепачканный, на ветку голову положив. А кузнец дышит и думает. Думает он о том, что теперь знает ответ на вопрос, из-за которого в яму упал. А ответ, значит, такой: если бы не стал кузнец кузнецом, то ходил бы он по земле, и каждого встречного мудреца в яму кидал. Вот так-то. Так что хорошо, что стал он всё-таки кузнецом – сколько жизней человеческих спас. Вздохнул, махнул рукой на мудреца и пошёл своей дорогой, иногда нервно дёргая головой и беззвучно смеясь. А смеялся кузнец оттого, что если бы не встретился ему мудрец, так бы и мучался он дальше той самой вредной мыслью, а теперь избавился от неё навсегда. Выходит, помог ему всё-таки мудрец, хоть и совсем не так, как планировал.

Что подумал мудрец, когда проснулся и не обнаружил кузнеца в яме, мы не знаем. Наверное, много всего подумал. Может, даже какую-то невероятную теорию придумал. Даже наверняка. Может, даже книгу об этом чудесном спасении написал, не забыв, конечно, себя в ней упомянуть.

А ещё говорят, что с тех пор ходил этот мудрец всегда с филином на плече – уж очень тому мудрец понравился. Может, врут, а может, и нет – всё-таки это ведь сказка.

© Denis Meshcherskiy 2018

---------------------------------------------------------------------------------

Мудрец и кузнец. Мудрый ослик.

Жил-был на свете кузнец. Отец его был кузнецом, да и отец отца тоже. Кем же ему было стать, как не кузнецом? Вот он им и стал. С детства своему ремеслу учился, отцу в кузнице помогая, как тот когда-то своему отцу, вот и научился. Хорошим или плохим кузнецом стал кузнец? Это уж как посудить, да только не хуже, чем отец, а тот был кузнецом не худшим, чем его отец.

И когда умер отец кузнеца, то горн не погас, и всё так же дышала и пыхала жаром кузница, а молот стучал по наковальне. Да и могло ли быть иначе, если в кузнице был кузнец?

И жил-был на свете мудрец. Отец его был мудрецом, да и отец отца тоже. Кем же ему было стать, как не мудрецом? Вот он им и стал. О том же, как он им стал, можно написать целую книгу, а о том, хорошим ли он стал мудрецом или нет – никак не меньше двух. Так что скажем просто – он им стал.

Ковал однажды кузнец у себя в кузнице, а мудрец ехал на ослике по дороге. И не встретились бы кузнец с мудрецом, а мудрец с кузнецом, да только ослик взял и захромал. Слез с него мудрец, посмотрел на копытце и понял, что ослика нужно срочно подковать. Понять-то он понял, всё-таки не зря он был мудрецом, но вот кузнецом он никак не был – так что и подковать сам не мог. Но услышал мудрец вдалеке приглушённые удары, и на слух тотчас же определил, что это были удары молота по наковальне, а значит, кузница где-то неподалёку. Таким уж мудрецом был наш мудрец.

И правда, не прошло и нескольких минут, а уже стучится мудрец в дверь кузницы, и вот уж и дверь открыта ему.

- Здравствуй, кузнец, - поклонился мудрец, - я мудрец, и мне нужна твоя помощь.

- Здравствуй, мудрец, - поклонился в ответ и кузнец, - расскажи же скорее, в чём нужда твоя.

- Мой ослик… - и мудрец повёл кузнеца за собой, рассказывая о долгом и длинном пути своём, о том, как торопится к другому мудрецу, чтобы поделиться с тем своими мыслями о том, в чём причина того, что небо – голубого цвета, и как ему необходим ослик в дороге, который, как назло, захромал.

Тем временем кузнец осмотрел копытца ослика, так невозмутимо жевавшего траву, словно он тоже был мудрецом, как и его хозяин.

- Ну что ж, мудрец, я подкую твоего ослика, но не одно копыто, а все четыре, иначе он снова скоро захромает.

- Четыре? Что ж, если ты считаешь, что так нужно, то сделай так, конечно.

Кузнец принёс нужные ему инструменты, а мудрец тем временем занялся размышлениями.

- Ты должен понимать, кузнец, что мой ослик – предгорной породы, не степной и не равнинной, поэтому и копыта у него более жёсткие от природы. Я бы сказал, что твой удар должен быть на шестую…нет, даже почти на пятую часть сильнее обычного…

Кузнец тем временем разложил инструменты и подошёл к ослику.

- Либо, конечно, ты можешь взять железо для ковки, которое привозят из-за моря. Оно лучшего качества, и тогда ты можешь ударять с той же силой, как и обычно. Всё дело, понимаешь ли, в особом составе руды в тех краях… - воодушевился новой темой мудрец.

Кузнец, кивая, начал свою работу, внимательно слушая мудреца.

- А ведь ты вряд ли подумал о том, что копыта с левой и правой стороны имеют несколько разную форму и даже наклон. Я рассмотрел это сегодня, когда мой ослик захромал. И хотя различие едва ощутимо, но всё же необходимо чуть-чуть подворачивать кисть во время удара, скажем, вот так… - и рука мудреца стала прямо в воздухе подковывать воображаемого ослика.

- Вот оно что, - покачал головой кузнец, опуская первую ногу ослика и принимаясь за вторую.

- Да-да, именно так. Ведь, понимаешь ли, каждый ослик, конечно, отличается от других, но ведь по большей части он такой же ослик, как и любой другой, как был его отец, а тот был таким же, как его отец! Вот послушай, что писал о сходстве и подобии в одном древнем манускрипте другой мудрец… правда, о крокодилах, но это в данном случае несущественно, - и мудрец стал цитировать по памяти древние мудрые строки.

- Это ж надо, - даже присвистнул кузнец, закончив со второй ногой ослика.

- О, это всего лишь один из примеров. Но что я вижу, друг мой? Ты немного не так, как нужно, распределяешь вес тела при каждом ударе! Таким образом, ты теряешь в силе удара и заставляешь страдать свою спину! Если бы ты только чуть сместился сюда…а плечо сюда…да, кстати, раз уж мы говорим о твоём теле, покажу тебе замечательное дыхательное упражнение, которое позволит расслабить мышцы и принять правильное положение… - и мудрец стал показывать, какое же именно упражнение столь жизненно необходимо кузнецу.

- Да я с детства прихрамываю – в овраг упал, - объяснил кузнец, завершив работу с третьим копытцем.

- Ах вот как, - немного сконфузился мудрец, но тут же просветлел лицом, - но всё равно это упражнение необходимо в работе! А известно ли тебе, мой дорогой кузнец, почему в этой местности так много оврагов? Причин, чтобы тебе было известно, несколько. Во-первых, тип почвы…

Рассказ мудреца лился и лился, и мудрость его била ключом – ведь недаром же он был мудрецом, а не, скажем, кузнецом. А кузнец тем временем последний раз ударил по последнему копытцу и поставил его на землю.

- Да, оврагов тут много, - согласился он с мудрецом, - ну вот и всё, готов твой ослик.

Ослик в подтверждение слов кузнеца кивнул. В такое сложно было бы поверить, но такой уж это был мудрый ослик – он много лет возил на себе мудреца и слушал его мудрые речи. Правда, мудрец не замечал того, насколько мудрый у него ослик – он просто точно знал, что ослики не могут быть мудрыми, и всё.

- Как так – готов? – изумился мудрец, воззрившись на кузнеца, - спасибо, конечно, но как это – готов?

- Ну как…так вот, готов и всё, - пожал плечами кузнец.

- И что же, ты не делал сперва расчётов, с какой силой тебе нужно ударять, учитывая то, что мой ослик – предгорной породы? – недоверчиво спросил мудрец.

- Да нет, зачем. Раз ударил – и понимаешь, как надо дальше бить, с какой силой, - снова пожал плечами кузнец.

- Странно, странно…хотя ты, наверное, последовал моему совету и использовал в работе железо, которое привозят из-за моря, - понимающе улыбнулся мудрец.

- Нет, - покачал головой кузнец, - обычное железо.

- Как же так…и что же, ты скажешь, что не принимал во внимание и разницу в форме правых и левых копыт?

-Нет, - улыбнулся кузнец, - копыта как копыта.

- О дыхательном упражнении, наверное, и спрашивать не стоит, - пробормотал мудрец.

- Да какие уж тут упражнения, времени на них нет, - отмахнулся кузнец.

- Ничего не понимаю, - совсем растерялся мудрец, - но как же ты тогда смог сделать эту работу?

- Да как всегда делал…дело-то нехитрое. Как отец меня учил…

- Так вот просто…взял и сделал… - всё ещё не мог прийти в себя мудрец, - поразительно! Взял и сделал, не размышляя…новый подход, несомненно, друг мой кузнец!

Кузнец смущённо улыбнулся ему в ответ.

- А что же до платы? Сколько я должен заплатить тебе? – спохватился мудрец.

- Нет-нет, не надо ничего платить, мудрец. Ты мне уже столько всего рассказал, пока я работал, всем скажу, какому я человеку осла перековал, - замахал руками кузнец.

- Но, может быть, ты хочешь в награду узнать, отчего небо всё же именно голубое? Моя теория ещё не подтверждена, но, думаю, она заслуживает внимания. До утра я бы рассказал всё тебе, и мы бы обсудили её, прежде чем мне снова двинуться в путь, - обрадовался мудрец, найдя решение.

- Нет-нет, - выставил руки перед собой кузнец и даже отступил на шаг назад, - у меня ещё много работы, да и, если честно, мне достаточно просто того, что оно голубое.

- Зачем же тогда моя мудрость? И кому она вообще нужна, если любого осла можно и без неё подковать? – совсем сник мудрец.

- Ну что ты, мудрец, - похлопал его по плечу кузнец, - что же это за мир будет без мудрецов? Тебе нужно скорее продолжить путь, ведь это я переживу, если не узнаю, отчего небо голубое, а не красное или зелёное, а как же тот, другой мудрец? Возьмёт и помрёт без этого знания, вот и всё.

- Да-да, ты, конечно, прав, - неуверенно, но закивал мудрец, - ведь он в своих трактатах ещё не затрагивал эту тему. Вот почему снег белый – да, это он изящно объяснил, а что касается неба…

Бормоча себе под нос, мудрец сел на ослика и поехал, забыв в задумчивости даже попрощаться. Кузнец же вытер пот со лба и пошёл к себе в кузницу, взяв в руки инструменты. Пока он раскладывал их по местам, на минуту задумался: а правда ведь, почему небо-то голубое? Но так как ответа у кузнеца не было, а работы было много, то думать он об этом бросил, взявшись за молот.

Мудрец же, только отъехав от кузнеца, увидел перед собой порхающую бабочку. И так она грациозно воздушно летала, что мудрец задумался, что было бы, если человек смастерил себе крылья, как у бабочки. Увлёкшись этим вопросом, мудрец тут же забыл и о кузнеце, и о копытцах ослика.

Ослик же шёл и улыбался, ничего не говоря. Всё-таки это был очень мудрый ослик.

Кузнец был кузнецом, и мудрец был мудрецом. Кузнец был настоящим кузнецом, не хуже отца своего, как тот отца своего, а мудрец был настоящим мудрецом, не хуже отца своего, как тот отца своего. И не мог стать кузнец мудрецом, а мудрец кузнецом. И каждый имел то, чего не было у другого, и не имел того, что имел другой. И думал потом кузнец, какой хороший мудрец ему встретился в жизни, и сколько знаний было у него в голове, и что сам кузнец никогда бы не стал размышлять, почему небо голубое. И думал потом мудрец, какой хороший кузнец ему встретился в жизни, и сколь искусны были его руки, и что сам мудрец никогда бы не смог подковать своего ослика. И думал кузнец, что не ему указывать мудрецу, о чём думать, а о чём нет. И думал мудрец, что не ему указывать кузнецу, как правильно подковывать ослика. И думал ослик, как хорошо, что небо голубое и у него новые подковки.

© Denis Meshcherskiy 2018

  
 ---------------------------------------------------------------------------------------------

Мудрец и кузнец

Говорят, жил когда-то давно один мудрец. Жил он у подножия большой горы, в безлюдном месте, и путь к нему был труден и долог. Но о мудреце шла такая молва, что люди шли к нему издалека, чтобы получить совет. И всем он отвечал, и словно солнце вставало для них заново – так глубоки и мудры были его слова. Люди говорили, что он знает всё, и нет ни одного вопроса, на который он не найдёт ответа.

И прослышал о мудреце один кузнец. Тяжело на душе было у кузнеца вот уж который год, и не с кем было поделиться ему, не у кого узнать, как поступить в его ситуации.

Бросил кузнец кузницу и двинулся в путь. Шёл долго, и множество опасностей поджидало его на пути, но был он человеком смелым и упорным и однажды всё же достиг подножия горы, у которой жил мудрец. Подошёл он к хижине и постучал в дверь.

- Заходи, кузнец, - послышался голос из хижины, и кузнец зашёл внутрь.

- Откуда знаешь ты, что я кузнец, о мудрец? - спросил он у убелённого сединой старца, сидящего на циновке.

- Это очень просто, мой друг. Прежде чем войти, ты закашлялся, как может кашлять только тот, кто дышал многие годы у горна в кузнице. Но если бы и это не убедило меня в верности моих суждений, то я бы понял, кто ты, по тому, как ты открыл дверь в мою хижину – задержавшись на пороге и немного отпрянув назад, словно выпуская жар из кузницы, - ответил кузнецу мудрец, и в глазах его плескался океан знаний.

О, как мудр ты, мудрец, - низко поклонился ему кузнец, тебе ведомо всё, так скажи же мне лишь одно…

И поведал кузнец мудрецу, что есть у него сын, и любит он сына, но не может заменить ему матери, которая умерла много лет назад. Оттого растёт сын угрюмым, молчаливым и даже злым. А кузнец делает всё для того, чтобы сыну жилось хорошо, и воспитывает его так, как самого когда-то отец воспитывал, но ничего не выходит: сын как будто всё дальше отдаляется от него.

- Что же делать мне, скажи, о мудрец? – закончил свой рассказ кузнец, снова низко поклонившись.

Мудрец же сидел неподвижно, пока слушал кузнеца, а тут вдруг встал и стал собирать свои вещи в мешок. И кузнец с удивлением увидел, что тот плачет.

- Почему ты плачешь, о мудрец? – спросил его кузнец, - и почему не даёшь мне никакого ответа?

Мудрец, не отвечая, продолжал свои сборы, а когда закончил, поднял на кузнеца глаза, полные слёз.

- Я ничего не могу тебе ответить, кузнец, потому что не знаю ответа. А раз не знаю, то и не мудрец я, а глупец. А глупцу не место среди людей, потому я и собрал свои вещи, чтобы подняться на гору и жить там, среди диких козлов и птиц, которые не зададут мне вопросов и которым не нужны мои ответы. Прощай, кузнец.

И вышли они оба из хижины, и каждый пошёл своей дорогой: мудрец в слезах пошёл к горе, а кузнец, тоже в слезах, пошёл обратно домой. И думал он о том, что все глупцы – и мудрецы, и кузнецы, а плакал он от того, что вместо того, чтобы идти на край света к мудрецу, мог пойти к своему сыну и поговорить с ним, ведь никакой мудрец не даст ответ за его сына.

© Denis Meshcherskiy 2018

-----------------------------------------------------------------------------------

Старая сказка об отце и сыне

             Жил-был когда-то давно отец. И была у него жена, и был сын.

             Жила-была когда-то давно мать. И был у неё муж, и был сын.

             Жил-был когда-то давно сын. И был у него отец, и была мать.

           Жила-была когда-то давно семья. И был в ней отец, и была мать, и был сын.

У семьи должен быть дом. И был дом у семьи, когда-то давно был, но был. И семья давно была, и дом был. Да в том ли сказка?

Стоял дом на отшибе, и жила в доме семья. А на отшибе дом стоял, потому что пришлая семья была, не той земли, что там была. А где чужакам жить, как не на отшибе?

Как семья жила – о том кому интересно в сказке читать? Жила и жила, тужила и не очень, а порой и совсем не тужила. Жила.

Чем занималась семья – чем и все семьи. Кормила себя, кормила и землю, одевала себя, одевала и землю зерном. Земля как семья: не покормишь – не пожнёшь.

И ездил отец на ярмарку, и ездил сын на ярмарку. И ездил отец к кузнецу, и ездил сын к кузнецу. В разные места ездил отец, и в разные места ездил сын. Хотя как ездили – ходили.

И стал замечать отец, что не такой сын стал. Какой не такой – не мог сказать, а вот не такой – и всё тут.

И стал замечать сын, что не такой отец стал. Какой не такой – не мог сказать, а вот не такой – и всё тут.

И стала замечать мать, что отец и сын не такие стали. Какие не такие – не могла сказать, а вот не такие – и всё тут.

Вроде и тот же сын, а не тот. То глазом зыркнет, то оскалится, а то и рыкнет.

Вроде и тот же отец, а не тот. То глазом зыркнет, то оскалится, а то и рыкнет.

И стал отец за сыном следить, а сын за отцом. А мать за ними обоими.

И стал отец бояться сына, и уходить в баню спать. Говорил, что храпит тот сильно.

И стал сын бояться отца, и уходить в баню спать. Говорил, что храпит тот сильно.

И так и повелось: одну ночь отец в бане спит, одну сын. Одну сын, одну отец. Закроются там на засов, и спят спокойно, а так бы как уснули?

А как иначе спать отцу? Понял отец-то, что как сын на ярмарку съездил в тот раз, так упырём и вернулся. Как так – упырём? Да вот так, такая уж, видно, доля. И боялся шибко за себя отец. А за мать почему-то нет. Всё чудилось ему, что именно по его душу упырь вернулся.

А как иначе спать сыну? Понял сын-то, что как отец на ярмарку съездил в тот раз, так упырём и вернулся. Как так – упырём? Да вот так, такая уж, видно, доля. И боялся шибко за себя сын. А за мать почему-то нет. Всё чудилось ему, что именно по его душу упырь вернулся.

А мать смотрела на это всё, смотрела и молчала.

Сын с отцом так уж привыкли спать в бане, что и забыли, когда вместе спали, в одном доме. Днём-то не страшно друг с другом, упырь зла не причинит. А ночью – пусть только попробует в баню пролезть, там и кол осиновый, и крест наготове.

Молчала мать, молчала, а однажды вдруг взяла и ушла спать в баню. Никому слова не сказала, а потом уж и поздно стало – засов изнутри закрыла. Как ни кричали, как ни выспрашивали, на всё один ответ был – хочу, дескать, и я ночь хоть раз в бане провести, не всё ж вам одним.

Походили отец и сын вокруг бани, покричали, постучали, а что делать? Пошли домой. А там уж и ночь в окна стучится. Злая ночь, тёмная, луна только мертвенная из-за туч искрит. Душно на душе и страшно. А как иначе-то, если упырь рядом?

Легли оба они и делают вид, что спят. А каждый из-под век приглядывает за другим. Закрой только глаза, дай сну собой овладеть – и накинется на тебя упырь. Какой уж тут сон?

Да только вот привык отец спать каждую ночь сладко – то в доме, когда сын в бане, то в бане, когда сын дома. И как ни боялся, а сон сморил его в самую темноту глухую.

Да только вот привык сын спать каждую ночь сладко – то в доме, когда отец в бане, то в бане, когда отец дома. И как ни боялся, а сон сморил его в самую темноту глухую.

А утром проснулся отец от ужаса – а свет в глаза Божий светит. Пощупал себя, потрогал – цел. И упырём не стал. Так это что ж? Взглянул на сына. И не упырь он, значит? Стыдно стало ему и грустно. Понял он, что просто чужим сын был, а упырём и не был.

И утром проснулся сын от ужаса – а свет в глаза Божий светит. Пощупал себя, потрогал – цел. И упырём не стал. Так это что ж? Взглянул на отца. И не упырь он, значит? Стыдно стало ему и грустно. Понял он, что просто чужим отец был, а упырём и не был.

Вернулась мать из бани, посмотрела на отца с сыном и говорит: “Ну что, проснулись, дурни? Не померли? Пошли дела делать, нечего дурака валять”.

Ну и пошли. И отец пошёл, и сын пошёл. Мать-то права, как всегда. Только время теряли да от страха тряслись.

А там уж и снова родными станут, а не упырями друг другу. И сын отцу, и отец сыну.

Но это уже совсем другая сказка.

© Denis Meshcherskiy 2017